Ант Скаландис - Охота на Эльфа [= Скрытая угроза]
Мы выбрали не самый короткий маршрут — спешить некуда, да и город знали плохо — и в итоге заехали в довольно странное место, где перед высоким старинным домом на зеленой лужайке тусовалась хипповатого вида молодежь и бродячие собаки, а глухая стена здания изрисована была не традиционно бездарными граффити, уже намозолившими глаза, а огромным, искусно выполненным сюрреалистическим полотном, в центре которого была несчастная растерзанная кукла и гигантский омерзительно-розовый кольчатый червяк. Мы вышли из машины и стали рассматривать это произведение искусства, благо никуда не торопились.
И тут от тусующейся молодежи отделилась знакомая фигура. Моника торопилась и потому зримо прихрамывала на искусственную ногу.
— Привет, ребята! У меня сегодня шмон был, спасибо, Байрам предупредил, и я слиняла.
— Ты не возвращайся туда, — посоветовали мы.
Мысль была настолько очевидной, что я действительно не помню, кто высказал её первым.
— Наверно, вы правы. Но мне все равно придется вернуться.
— Почему? — не понял я.
— Я разговаривала сегодня с вашим историком из Вроцлава. Он, оказывается, знает всех наших и просил оставить пакет для него и для вас у меня в квартире, или хотя бы в почтовом ящике внизу. Ночью он вам сам все расскажет.
— Интересно, а что за пакет? — спросил я.
— Не знаю, — сказала Моника. — От товарища из России. Я должна встретить курьера в Темпельхофе.
— Это аэропорт?
— Да.
— Обалдеть! В Берлине аэропортов больше, чем в Москве?
— Не больше, всего три. Если не считать военных.
— Слушай! Вот. А улица или площадь Киндербауэрнхоф — это где? — по ассоциации вспомнил Фил.
Очень кстати вспомнил, мы перед этим изучали самую подробную карту из тех, что смогли достать, но улицы такой не обнаружили. Оставалось ходить по Кройцбергу и спрашивать.
— Киндербауэрнхоф? — переспросила Моника и рассмеялась. — Это не улица. Зачем вам? Вы что, маленькие?
— Киндер — это ребенок, понятно, — обиженно сказал я. — А бауэрнхоф?
— Крестьянский двор. Наши доморощенные пестолоцци решили сделать для городских детей кусочек деревни посреди каменных джунглей. Забавное местечко. Сходите, гляньте.
И она показала по карте, на пересечении каких улиц это находится. Оказалось очень близко от того самого «бомжатника», от калитки с прибитым ботинком и вагончика, где нас принимал связной. Поганое место.
Монику как будто перестало интересовать, для чего нам Киндербауэрнхоф, и я решил сам пояснить.
— Представляешь, в этом дворе ваши партийцы назначили нам важную деловую встречу.
— Во, придурки! — прокомментировала Моника.
Она так изящно употребляла российский сленг, что всякий раз заставляла меня восхищаться своими способностями к языку.
Потом все-таки не удержалась и добавила любимое:
— Хохмачи.
— Это точно, — проговорил Циркач.
Он просто тянул время, не желая расставаться с Моникой.
— А можно я туда не пойду? На вашу встречу. — спросила вдруг наша боевая подруга. — Я буду ждать вас дома, а потом мы вместе отправимся в кнайпе. Как вчера. Хорошо?
— Хорошо, — кивнул я. — Но давай ты будешь не дома. Жди нас прямо около кнайпе. И лучше какого-нибудь другого. Выбери сама и опиши нам подробно.
— А может быть, все-таки поедешь с нами? Прямо сейчас, — предложил Циркач с грустной безнадежностью в голосе.
— Бред, — возразил я. — Ей же ещё в аэропорт.
— Ну, так мы её и отвезем, — упорствовал Борька, совсем ошалевший от любви.
— Отставить, Циркач, — сказал я тихо, но строго. — Не хватало ещё засветиться в аэропорту перед самой ответственной операцией.
— Вообще-то к восьми я успеваю, — сообщила Моника. — Так что, может, и подойду прямо к вам. А если нет, буду ждать в кафе слева от центрального входа в «Пергамон». Это очень знаменитый музей на острове, вы должны знать.
— Да, — сказал Циркач, — я знаю, где «Пергамон».
— Ну, тогда я не прощаюсь? — спросила Моника. — Увидимся. А сейчас — побегу. Ладно?
И мы не попрощались.
Только Циркач догнал её, обнял порывисто и они замерли в поцелуе на добрых полминуты.
— Маньяк, — проворчал я, когда Борька вернулся к нам. — Вечера дождаться не можешь?
Вопрос был риторический, Циркач промолчал. Но Пиндрик вдруг нахально поинтересовался:
— А деревянная нога не мешает во время этого дела?
Циркач даже не обиделся:
— Да ты что?! Только добавляет остроты ощущений. И не деревянная нога, а культя. Протез же она отстегивает. Вы себе не представляете, мужики, какая это обалденная девчонка! У меня такой ещё ни разу не было?
— Предлагаешь и нам попробовать? — ещё наглее спросил Пиндрик.
— Доиграешься у меня, — беззлобно отмахнулся от него Циркач.
— А по поводу того, что у тебя такой ещё не было ни разу, — заметил Фил, — мне кажется, ты про каждую так говоришь.
— Наверно, — не стал спорить Циркач, — но Моника…
— Наш Борька бабник, наш Борька бабник! — традиционно подпел Шкипер. Он всегда дразнил Циркача этой популярной песенкой.
После случайной, но такой удачной встречи с Моникой, настроение было у всех отличное.
И только влюбленный Циркач, должно быть, все-таки предчувствовал неладное…
5Он забеспокоился уже в восьмом часу, когда мы вышли из «Гегеля» и Фил разочарованно отметил, что у подъезда дежурит совсем другая девка — толстая и некрасивая.
— Давайте заедем на квартиру, — предложил Циркач. — Время есть, а Моника по всем расчетам должна уже вернуться. Если хоть знать, от кого пришел пакет, нам будет легче общаться на переговорах.
В словах Циркача было больше эмоций, но присутствовала и некоторая логика. В общем, мы поехали к дому. Двух долдонов там уже не было, но мы все равно проявили максимум осторожности, открыли подъезд ключом и стали подниматься. Недалеко мы поднялись. На площадке второго этажа, сразу за поворотом лестницы лежало тело. Его не пришлось долго рассматривать с целью опознания.
Циркач сдавленно вскрикнул, и я отметил, как его рука автоматически скользнула к ремню на поясе сзади — в поисках пистолета. О медицинской помощи — хоть первой, хоть двадцать первой — речь уже не шла. Это с одного взгляда стало понятно не только Филу.
У Моники Штраус было перерезано горло — по-восточному, широко и страшно. От уха до уха. А кровищи-то натекло! Из-за легкого наклона площадки алые ручейки убегали не к ступеням лестницы, а к дверям квартир.
— Полчаса прошло, как минимум, — тихо проговорил Фил. — Убийц уже не найти.
Я не стал спрашивать, как он это определил.
Мы просто, не сговариваясь, взлетели наверх. Дверь была распахнута, квартиру эти гады обыскивали грубо и в явной спешке. Искали что-то свое, очень хитрое. Ни наши комбезы, ни даже оставленные частично боеприпасы их не заинтересовали. Кстати, и пакет из Москвы мы благополучно обнаружили в почтовом ящике. Конечно, он был от Ахмана. И правильный вор коротко распоряжался (по-русски!): мол, промедление в выступлении смерти подобно, а что взрывать — непринципиально. Главное, чтобы наверняка и шуму побольше. На своем языке он тоже написал что-то, даже больше по объему, но это было за пределами нашего понимания.
Вот так.
До встречи оставалось полчаса.
* * *Вообще-то мы собирались явиться туда в пижонских костюмах и практически без оружия. Но теперь все вслед за Циркачом передумали. Они сами заставили нас выйти на тропу войны, и экипироваться стоило всерьез. Пусть делают выводы, какие хотят. С автоматами на перевес не пойдем, конечно, но готовы будем к любому повороту событий. В конце концов, сколько можно терпеть всю эту бессмысленную жестокость?
Была охота ездить куда-то по их указке! Привезут взрывчатку, оплатят. Ну а мы её прямо на месте и рванем. Нет, детский городок не обидим, отойдем чуть в сторонку и разнесем в пух и прах все это змеиное гнездо с вагончиками и грузовиками. А курды пусть потом объявляют в газетах и с телеэкрана, что ответственность за взрыв берут на себя. Товарищ Ахман, тебе же все равно, что именно разрушат и кого убьют при этом. Правильно? Тебе же главное — шуму побольше!
Мы уже подъезжали к месту встречи. И все сильнее наливались злостью. Нормальной такой, почти спортивной злостью. Только Циркач был чуточку серый с лица, и за его поступки я боялся больше, чем за других.
* * *Мы приехали раньше всех. Машину поставили возле самого пустыря — прятать её было не от кого и не за чем — и отправились на рекогносцировку. Стратегическим центром этого места можно было считать большой амбар из прочных бревен, где хранилось сено и прочий корм для скота. Вторым естественным укрытием в случае начала боевых действий можно было считать, выражаясь по-восточному, своего рода арык, то есть канаву с проточной водой. Через неё перекинут был деревянный мостик. Кроме этого имелись небольшие сарайчики в каждом загоне — у осла лениво жующего траву из кормушки, у коз, бродивших по лужайке, у свиней, попрятавшихся внутрь — от жары, что ли? А ближе к дороге стояли полукруглые металлические контейнеры для мусора, и в углу двора располагались курятник и маленький пруд с утками. Все это на крайний случай тоже можно было использовать.
